Ян Черский

Биография

Черский обладал особым даром располагать к себе всех. Но особенно его любили сибирские крестьяне и буряты. Каждый из них, как говорится, пошел бы за него в огонь и воду. У всех проводников, с которыми он странствовал во время многочисленных путешествий, не хватало слов, чтобы высказать восхищение и удивление его энергией, отвагой, неутомимостью и умом. Они называли его «наш Иван Дементьевич», потому что это отчество легче запоминалось сибиряками, чем Доминикович, и так просил называть его сам Черский. Общаясь с народом, он сумел освоить язык и стиль разговора местного населения, собрал большой материал, касающийся верований, предрассудков, народной медицины и т.д. Он несколько раз читал мне отрывки из своей прекрасно выполненной работы. Жизнь в Иркутске была для Черского, несмотря на общую симпатию, которая его окружала, нелегкой, но все же лучшей, чем прежняя жизнь в Омске.

С большим трудом заставили мы его принять от нас небольшую денежную помощь для приобретения необходимой одежды и белья. Сначала он жил в пригороде, в избе крестьянина, где за обучение детей получал угол и стол. Дни он проводил в здании Географического общества. Позднее он стал получать небольшое жалование как хранитель музея Общества и переехал в город, снял угол у сторожа музея, а рабочее место организовал в библиотеке Общества. Потом, когда доходы его увеличились, он или снимал комнату в Ремесленной слободке или нанимал полуподвальное помещение в городе. На большее у него не было средств. Питался он всегда весьма и весьма скромно.

Работая в музее, Черский понемногу знакомился с образцами пород и с окаменелостями, а также с геологической литературой, касающейся окрестностей Иркутска и Байкала. Позднее приступил он к самостоятельным работам во время экспедиций, организованных на средства Общества. Перечислять их не буду, скажу только, что ни одна из прежних экспедиций Общества не обходилась так дешево, как исследования Черского. А каждое его путешествие достойно быть воспетым в песнях Гомера. Сплывал ли Черский по Иркуту через пороги, до него никем не посещенные, или поднимался на Тункинские вершины, или объезжал на лодке Байкал, он всегда показывал примеры отваги, выдержки и непреклонной силы воли.

Одновременно с геологическими работами Черский вел остеологические исследования и описания пещер. Так, из Нижнеудинской пещеры он привез чрезвычайно интересную и обильную коллекцию остатков млекопитающих. Многие из них сохранились в стадии мумификации, причем у некоторых уцелели сухожилия и кожа с шерстью. Труды свои он напечатал в Известиях Географического общества.

Мы доставляли Черскому богатый остеологический материал, собранный в Забайкалье, в Амурском и Уссурийском крае, на берегах Маньчжурского (т.е. Японского) моря. Особенно богата была коллекция черепов. Все эти сборы погибли при известном иркутском пожаре.

Во время жизни в столице Восточной Сибири Черский женился на девице польского происхождения, но православной, не говорящей по–польски и еле умеющей читать и писать по–русски. Из этой малоразвитой и весьма капризной женщины Черский сумел создать натуралистку с необычайными способностями наблюдений и умением делать научные выводы. Так, например, когда Черский заболел во время экспедиции на крайний север, предпринятой с метеорологическими целями, и целые месяцы не мог сдвинуться с постели, его жена вела все наблюдения, все хозяйственные дела и на нее легли окончательная обработка материала и выводы. Этот труд специальная комиссия признала за лучший в числе прочих, одновременно выполненных в северных пределах Сибири. А сам Черский мне говорил, что лучше и добросовестнее он и сам не справился бы с этой работой.

Жена его была помощницей и в геологических экспедициях, к которым он также подготовил ее. Все позднейшие исследования Черский с женой вели вдвоем. С этих пор ничего без совета жены Черский не предпринимал. Он неоднократно рассказывал мне, что удивлялся способностям жены, причем искренно сожалел, что до сих пор столь несправедливо и с такой потерей для общего развития знаний хоронят богатства женской души «в кучах мусора и тряпок». А таким было и осталось, по его мнению, женское образование в Европе.

К техническим работам у Черского были большие способности и исключительное терпение. Однажды, когда в окрестностях Иркутска были найдены изделия из костей мамонта времен палеолита и около них нашли несколько небольших ножей, высеченных из камня, то никто не верил, что столь художественные изделия могли быть выполнены такими первобытными орудиями. И вот Черский взялся этими каменными ножами изготовить браслеты из клыка мамонта, подобные найденным при раскопках. Работу эту закончил, проявив терпеливость и настойчивость не меньшие, чем у доисторических жителей Восточной Сибири. Этим он доказал раз и навсегда, что изделия из кости могли быть сделаны в очень давние времена при помощи таких орудий.

Плохие условия жизни, трудности пройденной военной службы, тяжелые условия путешествий, постоянная и крайне напряженная умственная работа вызвали в организме Черского, до сих пор сильном и выносливом, тяжелые заболевания. Он страдал ревматизмом мышц и суставов, сердечной болезнью и временами повторяющимися головными болями. Я несколько раз был свидетелем его страданий. Он не мог подняться с места или даже подвинуться в кресле. Превозмогая боль, ползал на четвереньках, прикладывал к голове лед во время работы, но занятий не прекращал.

Были минуты, когда мы вообще сомневались, сможет ли он дальше заниматься умственным трудом. В конце концов, иркутские врачи решили, что он должен обязательно уехать из города. Но на это у Черского не было средств. Из критического положения спасла его помощь ныне покойного И. Завиши. Этот почтенный человек предоставил необходимые средства и дал возможность Черскому выехать в Петербург. Во время длинного путешествия он оправился и смог описать геологическое строение вдоль всей дороги. Труд этот опубликован в Петербурге с приложением геологических карт. Там же он опубликовал несколько геологических трактатов с картами и таблицами разрезов и издал труд по сравнительной анатомии: «Описание коллекций посттретичных млекопитающих животных, собранных Новосибирской экспедицией 1885–86 гг.». Коллекция, о которой идет речь, состоит из 2500 костей. При обработке было проведено сравнение со всеми остеологическими материалами, которые хранились в музеях русской столицы, а также с теми, которые Черский видел по дороге в других городах. Названный труд, даже если бы Черский не оставил других работ, достаточен, чтобы сохранить память о нем среди потомков. Профессор Нейринг назвал этот труд классическим и указал, что он должен быть переведен на западноевропейские языки, чтобы быть доступным для всех ученых. Ни один исследователь, который занимается изучением млекопитающих, не может обойтись без работы Черского, ибо она содержит все то, что найдено при обильных раскопках в четвертичных отложениях Европейской России и Сибири...

Несмотря на несколько лучшие условия жизни в Петербурге, Черский, однако, не был достаточно обеспечен и получал только оплату с листа за печатные работы, чего едва хватало на содержание семьи. Наши хлопоты о помощи из Польши были тщетными.

Петербургская Академия наук решила послать новую экспедицию на север и руководство ею поручила Черскому. Он выехал с семьей в Сибирь, но оттуда уже не вернулся. Погиб он на стоянке в пути, продолжая до последних дней труд, которому посвятил всю жизнь.

Чтобы подчеркнуть некоторые черты характера незаурядной личности Черского, прибавлю несколько деталей.

Несмотря на большую и упорную работу по выработке своего характера, Черский не смог преодолеть исключительной чувствительности, которая была основой его моральной сущности. Музыка, особенно песни, производили на него большое впечатление. Так, однажды, в иркутском костеле, когда одна из наших дам пела во время богослужения на хорах, с Черским случился нервный припадок. Он не смог владеть собой, слезы лились из глаз, все тело дрожало, он впал в артистический экстаз, как сам называл происходившее с ним. Другой раз мы были с ним в костеле во время заутрени. Когда началась процессия, запели песню о восстании из мертвых и раздался радостный гимн «Сегодня настал ликующий день», с Черским повторилась та же история. Позже он рассказывал, что весь давно забытый мир детских воспоминаний встал неожиданно перед его глазами, и столь четко, что он не смог преодолеть своего волнения.

Но не только музыка и пение, а даже чтение некоторых стихотворений, часто просто давние воспоминания будили в его душе чувства, которых он не мог преодолеть. Однажды из Забайкальских гор он написал письмо с жалобой, что его забывают друзья. Я ответил двустишием, запомнившимся из какой–то давно прочитанной работы о народной поэзии:

Эти два стиха вызвали в нем, как он позднее рассказывал, глубокое волнение, которого он стыдился, но не мог преодолеть.

С чрезмерной почтительностью относился Черский к гигантам науки. Когда он говорил, например, о Дарвине, то говорил с таким повышенным чувством, с таким восхищением, что ему не хватало слов для передачи всей той благодарности, которую он хотел высказать при чтении трудов Дарвина. Такие ученые, как Геер, Рютимейер, Кювье, академик Брандт, были для него «божествами». Брандту он прощал даже ранние его выступления, когда тот во время лекций в Медицинской академии ставил скелет гориллы и говорил ученикам: «Вот предок Дарвина, но не мой». Черский прощал Брандту и другие подобные выступления, высоко ценя его как автора специальных сравнительно–анатомических работ, крайне обстоятельных и добросовестных. В них Брандт, не желая того, подтверждал и доказывал взгляды Дарвина лучше и добросовестнее, чем некоторые сторонники и защитники теории естественного отбора.

Черский сознавал, что каждая специальная работа, беспристрастно выполненная, была, есть и будет вкладом в дело обоснования эволюционной теории. С большой грустью откладывал он в сторону работы, в которых замечал недобросовестность, ложь или высокомерное зазнайство, но никогда не высказывал осуждения этих работ. Эту столь голубиную кротость Черского мы признавали за особую черту его характера. Сам Черский объяснял ее так: «Понять — все простить».

Что касается физического облика и некоторых других особенностей Яна Черского, то упомяну о них кратко.

Черский был высокого роста (1 м 80 см), в молодости был сильным, с хорошо развитыми мускулами. Руки и ноги небольшие. Голова относительно крупная, среднеширокая. Блондин, с густыми волосами слабо золотистого оттенка. Растительность на лице не слишком обильная, но и не малая, также светлая, с несколько рыжеватым оттенком. Глаза голубые, заметно выпуклые. Он был близорук и носил очки. Брови и ресницы светлые. Лицо умеренно широкое. Нос средних размеров, широкий с тупым окончанием. Подбородок выступающий. На лице не было ни пятен, ни румянца.

Черский был хорошим гимнастом, ловким и умелым наездником, изящным и даже элегантным танцором. Он образцово владел штыком и шпагой, имел прекрасную строевую выправку, был музыкален, играл на фортепиано, но позднее эту игру забросил. При работе обычно напевал какую–нибудь мелодию, подбирая к ней бессознательно слова, часто совсем не отвечающие мелодии, например, размеры измеряемых черепов. В еде был непривередлив, ел много и сытно. Во время экспедиций питался вместе с проводниками и рабочими, часто удовлетворялся полусырой ячменной кашей, лишь бы не терять времени в пути. Черный кофе без сахара — единственная «роскошь», которую он себе позволял.

В обществе друзей был разговорчив, весел. У себя дома весьма гостеприимен, часто в ущерб своим недостаточным средствам. К женщинам проявлял рыцарское отношение, привитое воспитанием с детства.

У Черского был сын, способности которого, а особенно острота наблюдений и талант в рисовании весьма радовали Ивана Дементьевича.

• Б. Дыбовский. Ян Черский, биография. Часть 1.
• Б. Дыбовский. Ян Черский, биография. Часть 2.

Источник: И.Д. Черский. Неопубликованные статьи, письма и дневники. Иркутск, 1936 г.

Ссылки по теме:

• Известие о гибели И.Д. Черского.
• Иван Дементьевич Черский. Некролог.
• Памяти Ивана Дементьевича Черскаго.
• Письмо Марфы Павловны Черской.
• Сбор пожертвований в пользу вдовы Ивана Дементьевича Черского.