Байкальское озеро и его береговые виды

Горячие источники. — Хищные птицы. — Буряты. — Образ правления. — Буддизм и шаманство. — Бурятский обед. — Одежда, нравы и обычаи. — Переход от кочевания к оседлости. — Шаманы. — Ламы. — Погребение

Северо–западный берег Байкала от Тонкашира представляет величественные, дикие и прекрасные виды для того, кто может довольствоваться контрастами между скалистыми массами и зеленью сосен и лиственниц. Здесь Радде удалось также насладиться несколькими прекрасными вечерами, во время которых озеро стояло, как зеркало, и среди безмолвия природы до слуха путешественника доходил шум свергающихся каскадами ручьев; он слышал плесканье красных уток, которые купались, хлопая крыльями и быстро описывая по воде малые круги. Звуки эти отражаются от скал и далеко раздаются посреди ночной тишины. Конечно, здесь не слышно пения нашего соловья, потому что хотя Сибирь и обладает весьма красивой породой этой певчей птицы, в виде славки (sylvia calliope), которая поет в зелени берез или ив, как днем, так и ночью, во всяком случае, пение этой птицы нельзя сравнить с мелодическими трелями нашего соловья.

Берег Байкальского озера замечателен по присутствию там горячих источников. Радде посетил один из них у северо–западного берега. От бухты, где он вышел на берег, вовнутрь страны тянется глубокая долина, ограниченная горной цепью, над которой возвышаются горы, покрытые снегом. В небольшом расстоянии от места, где причалило судно, в озеро свергался прекрасный дикий ручей, а недалеко от него белые пары указывали на близость горячего источника, который был огорожен, как колодезь. Камни около этого источника были нагреты, потому что температура его простирается до 53.5 градусов по Реомюру, а распространяющийся, хотя и слабый запах, ясно указывает на присутствие сероводорода. На вкус вода отзывается несколько этим газом, но, впрочем, она чиста, прозрачна и не содержит ни железа, ни соли. Из источника поднимается православный крест, служащий символом христианства. Но тут же рядом висел белый заяц, которого буряты принесли в жертву духу этого источника. Кроме того, в источнике лежали медные монеты, брошенные в него и обратившиеся в сернистую медь, а на соседних кустах висели тряпки и разноцветные ленты: все это пожертвования бурят. Таким образом здесь соприкасаются христианство и язычество. Недалеко от этого источника находится русское поселение Горемыки, в котором Радде радушно был принят крестьянами. После продолжительного странствования по местностям, совершенно удаленным от европейской цивилизации, Радде не мог налюбоваться благоденствием крестьян и цветущим состоянием их хлебных полей, на которых возделывались рожь, ячмень и картофель. Рожь жнут летом, в конце августа, а яровой хлеб в средине сентября. Зимой крестьяне занимаются охотой на соболей и белок. У берегов озера Радде часто видел хищных птиц. Белоголовый орлан (haliaetos albicilla) встречается гораздо чаще, нежели большой орел (chrysaetos), потому что последнему для добычи нужна более крупная дичь, между тем как орлан довольствуется рыбой. Один крестьянин рассказывал Радде, как эта птица раз бросилась с значительной вышины на рыбу в Ангаре и, вцепившись в нее, не могла подняться, так как рыба оказалась ей не по силам и увлекала ее неоднократно под воду, пока обе не были унесены водой. Самая обыкновенная хищная птица, питающаяся падалью и всегда сопровождающая рыбаков, это черный коршун (milvus ater). Он постоянно подстерегает бросаемые остатки и целым обществом садится не далее как на расстоянии 10–ти шагов от рыбаков. В этой же местности встречается пустельга и голубятник.

Миновав Горемыки, Радде потерпел первое несчастие. Прибой волн к берегам и ветер были так сильны, что судно откинулось в сторону и засело на плоской скале. Его лишь с трудом могли опять стащить в воду и завести в бухту, где путешественник дождался окончания бури. Когда озеро несколько поуспокоилось, Радде поплыл далее и вскоре увидел скалистый остров Бугочан, который Георги называет садом Байкала. К сожалению, опять поднялась буря, и Радде должен был снова пристать к берегу, не достигнув острова. На месте стоянки он встретил бурят, приготовлявших из дерева сибирского кедра весьма красивые бочонки при помощи топора обыкновенного и бочарного. Это место принадлежит тунгусам. В деревне Сининде, находящейся несколько севернее, живут вместе тунгусы и буряты. Дальше этой местности к северу по Байкалу буряты не встречаются; потому здесь будет кстати сообщить некоторые подробности об этом народе.

В южной части Иркутской губернии, в Нерчинске и особенно в Верхнеудинске, буряты кочуют в равнинах от китайской границы к северу до истоков Лены и от реки Аги к западу до Оки, впадающей в Ангару. Большая часть бурят живет по ту сторону Байкальского озера, вдоль Селенги, у ее устья, а также по ее притокам, равно как и на острове Ольхон.

Буряты, как известно, монгольского происхождения. При завоевании Сибири, в первой половине 17–го столетия, казаки нашли это племя на месте его нынешних пастбищ; но им не скоро удалось покорить его и заставить платить дань. Буряты делятся на несколько племен, начальники которых называются тайша. Каждое племя распадается на колена, во главе которых стоят шуленга. Буряты говорят монгольским языком, распадающимся на несколько наречий. Живущие у китайской границы владеют чистым калха–монгольским языком и совсем не отличаются по своим обычаям от жителей настоящей Монголии. Кочующие же по эту сторону Байкальского озера переняли многие русские обычаи и много русских слов, однако же, еще не умеют читать и писать по–русски.

До покорения Сибири, буряты все без исключения были преданы шаманству. Лишь под конец семнадцатого столетия живущие по ту сторону Байкала приняли буддийскую веру, между тем как по эту сторону распространилось православие. Прежде появления русских в этой стране, каждый тайша был совершенно независимым властелином своего племени; время и обстоятельства ослабили могущество этих князьков, и теперь у бурят нет резко разграниченных сословий. Кроме чиновников и духовных, все буряты выплачивают ясак. Последний состоял первоначально из мехов, но теперь, вследствие распространения денег, выплачивается деньгами. Сверх того, буряты платят правительству поземельную подать.

При тучности их пастбищ, буряты переменяют свое место жительства обыкновенно не больше двух или трех раз в году. Буряты всегда живут большими общинами, образуя деревни. Несколько таких селений обыкновенно называются одним именем. Телосложение бурят крепкое, и между ними редко встречаются люди худощавые. Мышцы у них, впрочем, мало развиты, хотя и сильны. Вообще буряты расположены к тучности. Они имеют черные, щетинистые волосы, толстое лицо, с выдающимися скулами, широкий рот и притупленный, обыкновенно вздернутый нос. Темперамент у них, очевидно, преобладает флегматический; им, кажется, врождено, в известной степени, отвращение к труду, и нередко только голод заставляет их взяться за дело. Нрава они скрытного, упрямы, неразговорчивы, мало услужливы и предпочитают меновую торговлю всякому другому занятию. Через русских они ознакомились с употреблением табаку и спиртных напитков и стали страстными любителями того и другого; встречаются даже девятилетние мальчики с китайской трубкой во рту. Из кислого молока буряты приготовляют слабую водку, которую называют у них дарос–юн. Они пьют ее обществом при каждом жертвоприношении и пьянеют уже от нескольких чашек этого слабого напитка. Относительно пищи они неразборчивы и нисколько не брезгают внутренностями животных и даже свежей падалью. Кишки рогатого скота навертываются на палку, подогреваются на огне и затем съедаются. Тюленье сало составляет для них лакомство. Длинные полосы такого сала захватываются зубами и отрезываются кусками у самого рта.

Там, у опушки леса, поднимается столб дыма, резко отделяющийся от темной зелени хвойных лесов. Вокруг господствует безмолвие, и мы уже давно не видели в этой сибирской пустыне ни одного человеческого существа. Итак, мы идем на этот признак присутствия людей. Вот стоят несколько низких, но довольно уютных хижин, сплоченных из бревен и имеющих шестиугольную форму. Мы вступаем в дом через низкие двери и находимся в атмосфере густого дыма, так что в первое мгновение не в состоянии различить окружающих нас предметов. Но дым уходит через четырехугольное отверстие в крыше, и мы в скором времени можем обозреть настоящее бурятское семейство со всеми его пожитками. На стене висит кожаная одежда; хозяйка занимается переливанием молока из долбленки в железный котел, который висит над огнем посреди хижины. Затем она всыпает туда грубой муки, получаемой толчением зерна в ступке, и размешивает все это в кашу. Таким образом приготовляется бурятская саламата, любимое кушанье туземцев, и все желтое население хижины наслаждается этой превосходной пищей. Так как глава семейства человек достаточный, то он может еще выпить нисколько чашек кирпичного чаю, приправленного солью и салом. Перед домом пасутся его овцы, животные с длинными ушами и жирными хвостами; волна их довольно плохого достоинства и находится в продаже пополам с грязью. Наш зажиточный бурят, сверх того, имеет несколько голов рогатого скота и лошадей. Его лошади, правда, далеко некрасивы, но удивительно неутомимы и, что еще замечательнее, все белые. Если же почему–либо бурят не располагает лошадью, то он садится на быка, которым управляет при помощи веревки, продернутой сквозь носовой хрящ.

Наш бурят также рыбак. В заливе озера, находящемся поблизости, он круглый год добывает подспорье для своего хозяйства. Его длинные сети совершенно походят на русский невод. Но за недостатком соли для приготовления рыбы впрок, бурят нередко ест ее гнилую. Отправляясь в озеро, он садится в узкий, длинный челн собственного изделия, в котором нет ни малейшего кусочка металла, и гребет одним веслом, вставленным в высокую уключину. Уже издали, по движению весла, можно определить, плывет ли бурят, или русский. Гребцами бывают по большей части десяти– и двенадцатилетние мальчики, а нередко и взрослые девушки.

В одежде бурята всего ощутительнее недостаток опрятности. Он носит очень длинную овчинную шубу; единственное ее украшение составляет нашитый на спине продолговатый кусок красного сукна. Белье и летнюю шапку бурят покупает у русских; зимой же покрывает голову конический колпак из меха косули. Обувь неуклюжа и груба. Мужчины коротко стригут волосы и отращивают их лишь на макушке. Эти длинные волосы они заплетают в косы, спускающиеся ниже затылка, и на конце украшают их кольцами и металлическими штучками. Борода у бурят жесткая, очень небольшая и реденькая. Они охотно носят в ушах и на пальцах железные кольца.

Буряты народ очень мирный. Убийство составляет у этого племени неслыханное преступление. На грабеж они также не решаются, но несколько склонны к воровству. Хотя от природы они вспыльчивы, но в обыкновенных сношениях, большей частью, кротки и спокойны. Вообще они горды, всегда гостеприимны, любопытны, легковерны и неумеренны в пище и питье. Бурят в состоянии и через 20 лет описать человека, которого он встретил только один раз, причем свои описания он сопровождает замысловатыми или же остроумными замечаниями. Буряты отличные стрелки и, так сказать, чуют присутствие зверя. Они умеют отличить на траве следы волка, медведя или какого–либо другого животного. На медведя бурят смело идет в сопровождении только своей собаки.

С русскими буряты весьма скрытны и осторожны, но питают живейшую привязанность к государю. Так, например, когда в 1812 году они узнали о пожаре Москвы, то их с трудом можно было удержать от похода против французов. Во взаимном обхождении буряты учтивы; здороваясь, они подают друг другу правую руку, а левой захватывают ее повыше кисти. Подобно калмыкам, они не целуют своих возлюбленных, но обнюхивают их; поцелуи у этого племени вовсе не в моде.

Лишь очень недавно буряты начали заниматься земледелием; особенно хорошие успехи в этом отношении сделало племя, обитающее по Шилке. Буряты очень способны к ремеслам и, если что–нибудь перенимают от русских, то обыкновенно становятся искуснее своих учителей. В прежнее время они сами выплавляли железо, но теперь покупают его у русских. Особенно заметны их успехи со времени открытия в 1833 г. в Троицкосавске монгольско–русского училища для детей бурятских казаков.

Буряты очень недолговечны; редкие достигают глубокой старости, большая же часть умирает до 60–го года. В случае болезни они обращаются к своим ламам, которые дают им лекарства, выписываемые ими из Китая за весьма дорогую цену. Между этими средствами некоторые действуют очень сильно и быстро; оттого благонамеренные ламы прописывают лишь малое количество, причем нужно заметить, что им нередко удается спасать страждущих от смерти. Иногда же они исцеляют или врачуют и сверхъестественными средствами или же дают лекарства, свойства которых им известны так же мало, как и причины самой болезни. Всего чаще буряты страдают недостатком аппетита и бессонницей, а также глазами. Причина первых двух болезней заключается в постоянной неумеренности относительно пищи, а последняя зависит от дымности жилища. Для лечения, кроме средств, доставляемых ламами, буряты употребляют также нерчинские кислые воды и горное масло, добываемое у берегов Байкала.

Теперь мы переходим к интереснейшей и важнейшей стороне жизни этого народа, именно к его религии, которая состоит отчасти из буддизма, отчасти из шаманства, или же из смеси этих двух вер. Даже буряты, обращенные в православие, одни втайне, другие открыто, преданы какому–либо из этих двух вероучений. Буряты у Байкала приносят жертвы и молятся нередко и без своих шаманов, причем они признают религиозным своим главой ламайского (буддийского) верховного жреца в Забайкалье и нередко склоняются то к одной, то к другой религии, смотря по тому, к которой в данный момент питают более доверия. Но, по словам Радде, они преимущественно следуют обрядам шаманства; многие места у Байкальского озера, особенно мысы, отдельные скалы, горячие ключи и горы они считают священными и полагают, что в них обитают злые и добрые духи; оттого при всех важных событиях они оставляют в жертву в таких местах кожу, ленты и конские волосы. Домашние жертвоприношения состоят из квашеного молока и кожи животных. Почти каждый бурят обладает несколькими идолами, которые вырезаются из тонких пластинок латуни и изображают людей. Сверх того, буряты почитают некоторые каменные породы.

Шаманская вера, сохранявшаяся лишь путем устного предания, была распространена первоначально между всеми народами восточной и северной Сибири. Но как учение, не опирающееся ни на какие письменные памятники, оно не могло долго устоять против систематически развитого, обработанного и имеющего богатую литературу ламайства. Прежде, нежели установилась русско–китайская граница, около сорока лет тому назад, в русские владения беспрепятственно прибывали тибетские и монгольские ламы и проповедовали между бурятами свою веру, которая и не замедлила стать преобладающей.

Русское правительство, по большей части, весьма верно понимавшее потребности покорных ему нецивилизованных племен, поставило для бурят, в 1741 году, верховного ламу. Всех лам клятвенно обязали не странствовать за границу и не иметь сношений с жителями вне ее. После таких мер построили храмы, причем, однако, ограничили число духовенства, потому что оно освобождено от всякой подати.

Буддийское духовенство в Сибири имеет три иерархические степени: гелун, гегул и банди. Лишь жрецы первых двух степеней называются ламами, все же три степени вместе носят общее название ховарак. Все это сословие отличается грубым невежеством. Многие старые ламы совершенно не в состоянии перевести на обыкновенный язык тексты священных книг, писанных по–тибетски и употребляемых при богослужении. Они решительно не понимают ничего, что вычитывают из них, хотя монгольские переводы большей части этих книг печатаются в Китае. Несмотря на такое невежество, это духовенство Восточной Сибири чрезвычайно ревностно старалось распространять буддизм, вытесняя шаманство и затрудняя распространение христианства. Не менее того резко бросалась в глаза и их жадность. Так как ламы, по своей многочисленности, рассеяны по стране и иногда вынуждены жить весьма далеко от храмов, то они переходят из юрты в юрту, где принимаются с величайшим уважением и пользуются всем лучшим, что только имеет хозяин. Во время их пребывания в юрте бурята, все принадлежит ламе, и устраиваются празднества. Находясь под влиянием всех мирских соблазнов, лама становится пьяницей и распутным. Каждый лама, за исключением лишь немногих старцев, держит у себя хозяйку, или так называемую шабинку, с которой и живет; иные имеют двух или трех шабинок. Сын от такого незаконного брака считается племянником и обыкновенно становится таким же ламой, как и отец. Нынешний бандида–хамбо (глава сибирских лам), родной сын своего предшественника, сам имеет сына, который со временем наследует его звание. Иметь женщину или наложницу вовсе не считается нарушением обязанностей ламы, и такое воззрение укоренилось до того, что некоторые ламы даже празднуют свадьбу. При этом они стараются родниться с знатнейшими семействами, чтобы увеличить свое влияние. Кроме разных непозволительных средств к обогащению, лама имеет и законный источник доходов. Когда строится храм, или какой–нибудь мальчик посвящается в ламы,— за это берут деньги. Каждый бурят–буддиец обязан ежегодно прибрести себе несколько кусочков бумаги с изображением Будды и молитвами и носить их при себе в кожаном мешке. Ламы говорят: кто не имеет такого священного предмета, не может считаться истинным приверженцем буддийской веры и не должен надеяться на прощение грехов, Такие разрешительные грамоты имеют таксу. Бедные платят за них от 1 до 5 руб., а богатые до 25 руб.

Как знак особенного расположения и как бы в награду за хорошее поведение лама раздает, разумеется, не даром, так называемые оркиджи, т.е. священные пояса из красного шелка или бумаги. Буряты платят от 5 до 50 руб. за такие пояса, которые считаются особенно действительными против разных болезней. Когда дело идет о лечении больных и предохранении от влияния злых духов, шарлатанство лам неимоверно, и нередко они лишают больного всего имущества. Жрец является к пациенту и немедленно берет в руки книгу, в которой отыскивает способ лечения и читает идущие к данному случаю молитвы, так как молитва считается безусловно необходимой при лечении. Если болезнь происходит от злого духа, то лама является в юрту ночью со своими товарищами, ибо без посторонней помощи он не может изгнать демона. При этом разводят огонь вдвое сильнее обыкновенного и ставят на него котел со свежей бараниной для господ врачей. Против больного ставится маленькая скамейка; на ней помещают несколько уродливых изображений из дерева и теста, представляющих собой злых духов. Некоторые из этих изображений одеты в лохмотья и вооружены маленькими копьями. Больной обращается лицом к этим чертенятам. На раскинутом войлочном ковре, окаймленном цветным сукном, садятся ламы полукругом, по старшинству, открывают книги и начинают свои молитвы и заклинания. Вдруг старший лама начинает звонить или стучать, сосед его ударяет в огромный барабан, следующие же — кто колотит в таз, кто дует в рог, от чего возникает раздирающий уши концерт, продолжающийся около 3–х минут и прекращающийся внезапно по знаку старшего ламы. После короткой паузы, такая демонская музыка возобновляется, и концерт длится за полночь. Наконец, старший лама разбивает маленьких уродцев о скамейку и приказывает их бросить в ту сторону, в какую указано в книгах. Если эти заклинания от одного раза не имеют успеха, то их повторяют до тех пор, пока больной или не умрет, или не выздоровеет.

И в цивилизованных странах рождение и смерть неизбежно сопряжены с расходами, почему же непросвещенным бурятам это должно обходиться даром? По понятиям буддистов, самый лучший и почетнейший способ погребения состоит в зарытии трупа в землю или же в помещении его в гробу под открытым небом. Последнего способа погребения удостаиваются только самые набожные или, лучше сказать, самые зажиточные буряты. При этом нужно заметить, что для подобного торжества выбирают счастливый день. Близость или отдаленность такого дня большей частью определяется сообразно с дарами, которые делаются ламам родственниками умершего. Покойников редко сожигают, потому что, по словам лам, дым грешника коптит небо. По старому обычаю, при похоронах вся одежда умершего и лучшая его лошадь вместе с седлом поступают в собственность духовной особы, так что нередко погребальные расходы поглощают значительную часть наследства. Для примера приведем следующий случай. В 1834 году умер отец второго тайши селенгинского, а в 1836 году его брат. Похороны обоих были справлены со всем бурятским великолепием и обошлись семейству покойных в тысячу голов скота. Сверх того, ламы получили шесть ящиков кирпичного чаю, несколько кусков разных материй, пять шуб, известное число серебряных чаш и т.д., так что всего было истрачено на 6000 руб. ассигнациями.

Естественно, что подобное духовенство, главная цель которого эксплуатировать народ, может содействовать лишь нравственному упадку бурят. Оно не довольствуется, однако ж, вышеозначенными неблагородными средствами приобретения, но также весьма деятельно занимается торговлей. Немного найдется таких лам, которые бы или сами лично, или через комиссионеров не отправляли несколько сотен голов скота для меновой продажи в Маймачин. Эта торговля, при ловкости лам и их влиянии на простых бурят, доставляет им громадные выгоды и сверх того, служит прикрытием для их сношений с заграничными ламами, что русским правительством строго воспрещено.

• А. Мичи. Байкальское озеро и его береговые виды. Часть 1.
• А. Мичи. Байкальское озеро и его береговые виды. Часть 2.
• А. Мичи. Байкальское озеро и его береговые виды. Часть 3.

Источник: Путешествие по Амуру и Восточной Сибири. Перевод с немецкого П. Ольхина, 1868 г.