Култук в годы строительства Кругобайкальской железной дороги

В настояние время Култук переживает такую быструю метаморфозу, что он становится с каждым днем положительно неузнаваем. Тихая и сонная деревушка, где до сих пор иногда по неделям не видали новаго человека, теперь, благодаря сосредоточению здесь двух участков Кругобайкальской железной дороги, совершенно преобразилась.

За короткое время появилось здесь, кажется, уже около десятка разных лавок, появились булочныя, мясныя лавки, в разных местах продаются овощи и фрукты, начиная от капусты и лука и кончая яблоками, виноградом и дынями, появились «залы (!?) для стрижки и бритья», залы, которыя скорее следовало бы назвать конурами, появилась, наконец, и кухмистерская «Москва» с вывеской, на которой буквы глядят в разные концы света.

Почти каждую неделю бывают несколько пароходов с грузом и пассажирами. Кроме того, два раза в неделю приходит сюда со ст. Байкал пароход, зафрахтованный управлением Кругобайкальской железной дороги для перевозки служащих и почты этой дороги. Народ толпами снует по единственной здешней «Большой» улице, и почти каждый пароход привозит сюда массы новаго люда.

Едет сюда разное железнодорожное начальство, начиная от тех, пред которыми вытягиваются в струнку, и кончая теми, которые сами вытягиваются в струнку пред другими, едут разные мелкие и крупные коммерсанты, подрядчики, рядчики и торгаши, надеющиеся свить и прилепить себе прочное и теплое гнездышко у лакомаго железнодорожнаго дела, едут разные искатели легкой наживы — рыцари зеленаго стола, ножа, револьвера и отмычки, совершающие свои подвиги под покровом темноты, а главное едут массы рабочаго люда, ищущия возможности реализовать здесь единственное свое достояние — свои силы и свой труд.

Понятно, что такое огромное скопление народа в сравнительно небольшом селении, не насчитывающем и сотни домишек, прежде всего обострило до крайней степени квартирный вопрос. Этот вопрос является в настоящее время самым доминирующим в жизни Култука. Происходит форменная квартирная война. Квартиры берутся положительно с боя и притом нередко приходится пускать в ход еще и разныя военныя хитрости и уловки.

Обыватели, понятно, подняли квартирныя цены до невероятности, тем более что для них это — момент совершенно исключительный, момент, который после постройки дороги, конечно, никогда уже не повторится.

За несчастную лачужку, вся цена–то которой иногда не более 100–150 руб., платят по 25 и более рублей в месяц. Небольшая комнатка в крестьянской избе стоит 10–15 р. в месяц. Разумеется, прежде всего это отразилось на тех, которые мало обезпечены средствами, или на людях, которым вовсе ничего не достается от железнодорожнаго рога изобилия.

Разве можно конкурировать с людьми, которые являются к крестьянину и заявляют ему, что если он наймет им такую–то комнату, в которой в данный момент живет другой жилец, то господин железнодорожник на свой собственный счет пристроит чуть ли не целое здание к дому этого крестьянина. А какое дело господину «строителю» до того, что прежний жилец должен уходить чуть ли не на улицу?

В настоящее время во всем Култуке, кажется, нет уже ни одного уголка свободнаго, где бы не ютились, часто десятками, люди. В крохотных избушках живет нередко по несколько семейств.

Рабочие–крестьяне, мужчины, женщины, дети копошатся в этих лачужках, как муравьи, валяются, как поленья на холодном полу. Грязь, сырость, отвратительный воздух, духота — вот необходимыя принадлежности таких квартир. Такия ужасныя антигигиеническия условия должны, конечно, крайне гибельно отразиться особенно на детском организме, хотя и взрослыя немало страдают от этого.

Нужно будет считать положительно счастьем, если дело обойдется без какой–нибудь эпидемии. И хуже всего то, что помочь этому в настоящее время почти невозможно.

Хотя дома растут здесь, как грибы, но все они предназначаются не для простого люда, а для более высоких целей — для господ строителей и купцов, которые, конечно, сумеют хорошо платить. Дело осложняется еще тем, что казенное лесничество не позволяет крестьянам рубить строевой лес на том основании, что этот лес понадобится потом дороге. Неоднократные хлопоты об этом крестьян ни к чему не привели. Им не выдали, кажется, даже того леса, который был уже нарублен ими.

Как ни тяжелы условия жизни масс рабочаго люда, ютящагося в Култуке, им все–таки лучше, однако, чем рабочим, на втором и третьем участках. Эти рабочие до сих пор живут в палатках и под брезентами, несмотря на то, что теперь уже конец сентября, что осень уже давно вступила в свои права, что горы уже давно покрыты снегом, несмотря на то, что на Байкале бушуют пронзительные осенние ветры, что на дворе уже адский холод, и люди собираются уже вставлять вторыя рамы.

29 сентября выпал снег, замерзли речки и некоторые пробовали даже выезжать на санях, а рабочие все еще были в палатках и под брезентами, которые теперь совершенно сливались с белым фоном снежнаго покрова. И все это, видите ли, потому, что те, кому сие ведать подлежит, не успели построить теплых бараков.

Рост и развитие Култука особенно отражается на деятельности местнаго общественнаго кабака. Кабак — это вернейший барометр нашей жизни. Будущий историк Култука мог бы по количеству проданных ведер водки, составить себе вполне ясное представление о росте и развитии его.

Прежде водку возили раз в 2–3 недели, теперь возят уже непрерывно. Какой–то купец предлагал, говорят, обществу 15000 руб. в год за аренду кабака.

Не только в воскресенье и праздничные, но нередко и в будничные дни кабак переполнен, масса народа находится не только в кабаке, но и запружает значительную часть улицы возле него. Брань, крик стоят стоном на большом пространстве впереди и позади кабака. Пьяные валяются посреди улицы и на голых камнях на берегу Байкала, где стоит кабак.

Как только наступает вечер, женщине уже нельзя появляться одной на улице, да и мужчине опасно ходить без револьвера. Ворота, двери и ставни, прежде редко когда запиравшиеся, теперь наглухо запираются при наступлении ночи. Прежняя патриархальность совершенно исчезает.

Источник: «Восточное обозрение» № 228, 17 октября 1901 г.