Байкал летом
Тунгусы
За рекою Адою ночевали тунгусы в маленьких берестяных юртах. Они жили неопрятно и, по–видимому, бедно. Это тунгусы куленгскаго бродячаго рода. Они разделялись на стойбища: голоустинское, балейское, илгинское и уленгское, имели лошадей и рогатый скот.
Бродячий тунгус ест всякаго зверя, им убитаго, летом всякую ягоду, грибы, коренья некоторых растений и сами растения; заболонь сосны; рыбу, там где она ловится; но по причине бродяжей жизни почти ничего не припасает на долгий срок, кроме иногда сушеной рыбы.
Тунгусы, имеющие рогатый скот, как напр. куленгские, менее бродят и не делают таких больших переходов, как те, которые его не имеют; на лошадях перевозят вьюками свое имущество при переходе с одного места на другое; верхом ездят легко и ловко; на промысле зверя и в погоне за ним неутомимы, легко перебегают без устали через горы и пропасти; ни летом, ни зимою шапок почти не носят и ходят с обнажёнными головами, косматые как волки, подвергаясь всем возможным лишениям и скитаясь иногда несколько дней без пищи; постоянно тощи, и между ними вовсе нет таких толстых людей, как между бурятами; до глубокой старости почти но доживают; ловчее, статнее и красивее бурят; не имеют так сильно сплющенных и угловатых форм лица, как буряты; часто белокуры, а между молодыми женщинами и девушками встречаются с приятными, беленькими личиками и голубыми глазками, стройныя, веселыя, игривыя, как дикия сибирския козы; особенно тунгусы, живущие на северо–запад от Байкала, красивее не только бурят, но и забайкальских тунгусов. Их берестовыя лодки, встречаемыя на Лене и ея притоках и называемыя «ветками», легки на воде и в переноске по сухому пространству; но в плавании валки и опасны для неопытного пловца.
Если принять в разсчет все лишения, которыя переносят дикари Сибири на звериных промыслах, то надобно сознаться, что дорого стоят им те красивые меха, которыми так любит пощеголять всякий более или менее богатый человек, потому что, чтобы добыть эти меха, дикарю часто приходится по нескольку суток быть обреченным на молчание, мокнуть на дожде, мерзнуть на холоде, поститься в полном смысле слова, и совершенно одному, в поте лица, без устали преследовать ускользающаго от него зверя по угрюмым, часто непроходимым лесам, колодникам, каменным розсыпям, болотам, горам и буеракам; особенно эти вечно пирамидальные ельники, часто обросшие толстым слоем желтозеленаго моха и почти сгнившие на корне, с своими длинными сучьями, простирающимися сверху до низу; эти развесистыя темныя пихты, колоссальные кедры, всегдашние указатели мшистых топей и трущоб, сплетшиеся непроходимою стеною, сквозь которую надобно продираться, вязнуть в болоте и колоть глаза; эти чащи тальников и цепких или колючих кустарников, нависших над быстрыми речками или глубокими пропастями,— враги и предатели зверопромышленника, да и кроме того косматый староста сибирских лесов, чернобурый медведь четвертей шестнадцати в длину, с лапою в двадцать фунтов весом, шириною до шести вершков, часто дает о себе знать неосторожными звероловам в тайгах Сибири.
Маленькую речку Аду, спрятавшуюся в густой тени высоких тальников, мы перешли в брод и посетили кочевья тунгусов, где нашли только женщин и детей; мужчины были на промысле. Это нищенское, полунагое племя действительно было жалко; кроме грязных обрывков изношенной одежды и кое–какой посуды в юртах ничего не было.
Источник: Морской сборник, 1866 г., т. LXXXVI, № 9, стр. 87–120. Санкт–Петербург.
